Замыкание в Каннах

Опубликовано в Воскресенье, 22-го Мая, 2011.
Вы можете следить за любыми ответами на эту запись через RSS 2.0 ленту и оставлять свои комментарии в конце статьи.
Теги: Каннский фестиваль / Канны
Рубрика: Моя газета > Культура > Фильмы > Замыкание в Каннах

Кадр из фильма Бертрана Бонелло «Дом терпимости»

Главным событием понедельника был фильм Бертрана Бонелло «Дом терпимости» (в оригинале — L’Apollonide, название публичного дома). Место действия — парижский бордель, время действия: конец позапрошлого — начало прошлого века. Нарративность ослаблена за счет детальной фиксации повседневного быта борделя, правил, установленных в нем бандершей (Ноэми Львовски), наблюдений за девушками, их проблемами и трагедиями — Жюли (Жасмин Тринка), проститутки, благодарно принимающей ухаживания и деньги престарелого покровителя (Жак Ноло); Мадлен (Алис Барно), изуродованная знакомым клиентом, которому она доверяла (клиент вырезает на ее лице — отсылка к Гюго — вечную улыбку), и т.д., всего 12 штук проституток.

Втянув публику в повседневность борделя, в конце Бонелло, по мнению Стефани Зачарек, «делает серьезную ошибку, подрывая доверие зрителей совершенно ненужным моментом графического хоррора и насилия». Критик из «Российской газеты» порицает Бонелло за то, что тот не читал «Яму» Куприна, иначе не говорил бы, что «обычно проституток в искусстве видят как бы похотливыми глазами мужчин, а взгляды самих проституток мало кого интересовали». На самом деле автор мог снимать и говорить одно, а получиться совсем другое, но тут вообще неважно, кого не читал Бонелло. Бонелло зато наверняка читал Мопассана и Золя, а набор тем в «топосе проституции» — см. исследование А. Жолковского — универсален, и русская классика мало что к нему добавила; дискурс практически не изменился от Достоевского и до «Дневников тайской проститутки» Стивена Лизера (Diary of a Thai Escort, 2008; последнее из написанного, что читал я). Вы можете скачать фильм бесплатно и без регистрации.

В этом феноменологическое достоинство темы: она неисчерпаема и не приедается, хотя ничего нового из нее не извлечешь, разница будет только в антураже и модуляциях.

Другое дело, что публичный дом — слишком банально для Бонелло, автора «Порнографа» и изощренного «Тиресия», и в Каннах он тут же стал аутсайдером, провалившись на низшие места в рейтингах.

Кадр из фильма «Гавр» Аки Каурисмяки

«Гавр» Аки Каурисмяки показался легким, светлым, тонким и изящным, даже чересчур (критику Питеру Брэдшоу из Guardian.Co.Uk потребовалось громоздкое сравнение движения сюжета с «маленьким жокеем на сильной лошади», видимо, чтобы уравновесить изящество), и на фоне смерти, борделей, педофилии и катастроф очень понравился в Каннах. По мнению Алексея Медведева («Московские новости»), «Гавр» — «самое приятное впечатление фестиваля» «более веселого и светлого (в самом хорошем смысле этого слова) фильма мировое кино не видало уже давно». Сам режиссер, которому недавно исполнилось 54 года, на пресс-конференции сам связал распирающую его нежность с возрастом.

Гавр — это портовый город на севере Франции, где живет нищий, но гордый Марсель, неудавшийся писатель, ставший уличным чистильщиком обуви. Когда жена попадает в больницу, он начинает опекать малолетнего африканского нелегального эмигранта из Габона (бывшая французская колония в Центральной Африке, чтобы покончить с языковым барьером). Мальчику нужно спастись от депортации, переправиться в Лондон к матери, и Марсель, а потом и весь город ему начинает помогать, и даже инспектор Моне (Жан-Пьер Дарруссен) изменяет амплуа злого копа. Единственный в фильме безусловный подлец — стукач, которого играет Жан-Пьер Лео, — не может изменить ход дел, неминуемо ведущий к победе добра. Впрочем, как отмечает Антон Долин, «волшебный хеппи-энд построен на нарочито неправдоподобных обстоятельствах, которые однозначно указывают на способность режиссера признать подлинное положение дел. В его мире не без добрых людей, и, хотя зло не будет наказано (так далеко идеализм режиссера не простирается), ему не удастся и восторжествовать».

Кадр из фильма «Hanezu No Tsuki» Наоми Кавасе

Другой передышкой на фоне «вульгарного гламура этого фестиваля» Эндрю О’Хехиру из Salon.Com показался «Ханезу» Наоми Кавасе (Naomi Kawase) — «спокойный созерцательный фильм, ценный скорее фиксацией ритмов природного мира и циклов истории, нежели сюжетом, персонажами или яркими кинематографическими приемами». Действие — «гипнотическая смесь пейзажей, романтического треугольника, японской мифологии и семейной археологии» — происходит в японской деревне Асука (на родине режиссера). Сама Кавасе шутила, что люди в ее фильмах играют вспомогательную роль; романтический треугольник, состоящий из патлатого скульптора Такуми (Тохта Комицу), замужней Кайоко (Хако Ошима) и ее мужа Тетсуи (Тетсуя Акикава), — стаффажные персонажи на фоне деревни, окрестностей, раскопок старинного японского города и «магического реализма» по-японски.

Кадр из фильма «Меланхолия» Ларса фон Триера

В среду состоялось событие, которого ждали все, — премьера «Меланхолии» — фильма-катастрофы, или апокалиптики по-триеровски. Меланхолия — это название гигантской красной планеты, которая изменила орбиту и устремилась к Земле, чтобы ее снести с лица Вселенной. Перед лицом смерти (почти по Толстому) теряют значение фальшивые и условные буржуазные ритуалы — свадьба Жюстины (Кирстен Данст) и Майкла (Александр Скарсгард); практичная и трезвомыслящая сестра Жюстин Клэр (Шарлотта Гинзбург), в доме которой идет вечеринка, теряет самообладание. Кино еще предстоит пересмотреть, потому что в Каннах этого почти ни у кого не получилось; первая и едва ли не единственная блиц-попытка вписать его в контекст поэтики Триера принадлежит Антону Долину, демонстративно сосредоточившемуся на творчестве. Внимание остальных от фильма отвлек поток сознания Триера на пресс-конференции — о нацизме, евреях («Я не за вторую мировую и не против евреев. Я очень хорошо отношусь к еврееям. Ну, не очень хорошо, учитывая, что Израиль — это геморрой. Но все-таки, как бы это сказать… Ок, я — нацист») и Адольфе Гитлере («Он не был, что называется, хорошим парнем, но я многое в нем понимаю и симпатизирую ему, да, чуть-чуть»).

Триер напористо бредил, весь рандом его скользких мыслей в спрямленном виде попал в ленты информагентств и утопил в себе все остальные новости с фестиваля.

Аргентина, слишком долго не признававшая Холокост, не смолчала первой: аргентинская компания DC из-за «неприемлемых заявлений», «оскорбительных для евреев и всего человечества», отказалась от дистрибуции «Меланхолии» в странах Южного конуса (Аргентина, Бразилия, Парагвай, Уругвай и Чили). Кирстен Данст, сидевшая на прессухе рядом с Триером, предсказала, что тот вырыл себе глубокую яму. На следующий же день последовали официальные санкции (режиссер был объявлен на Каннском фестивале персоной нон-грата), а режиссер Клод Лелуш, одобривший решение руководства фестиваля, в интервью AFR говорил о Триере исключительно в прошедшем времени, как о покойнике: «Это печально, потому что он совершил кинематографическое самоубийство, а ведь снимал очень хорошие фильмы».

Кто-то (Кирилл Разлогов, например) воспринял это как рекламу фильма, и если бы это был не Триер, а кто-нибудь еще, другого объяснения и не потребовалось бы. Впрочем, со стороны кажется, Триер почувствовал, что стал режиссером слишком для многих и начал отсекать публику искусственными способами, в убыток себе. Обещаниями снять порно с Кирстен Данст и Шарлоттой Гинзбург вызвать культурный шок не удалось (во-первых, этому намерению уже лет 10, во-вторых, Zentropa успешно сняла несколько порнух, в т.ч., «Розовую тюрьму» Лизбет Люнгхофт в декорациях «Танцующей в темноте», в-третьих, шокировать этим — анахронизм), а надписью «FUCK» на фалангах пальцев удалось вызвать лишь подозрение в слабоумии, поэтому он высказался так, чтобы наверняка.

Первым официальным извинениям никто не поверил (в определении «записной провокатор, поддавшийся на провокацию», — слишком много тавтологии), а дальнейших разъяснений («Я имел в виду, что мне нравится Гитлер в бункере, строящий планы. А не то, что делал Гитлер») и фрондерства («Я даже немного горд, что мне присвоили имя персона нон-грата. Думаю, семья должна гордиться мной») уже никто не слушал. (Сразу вспомнилось, как после выхода «Антихриста» в 2009-м, два ведущих отечественных кинокритика Юрий Гладильщиков и Алексей Медведев затеяли спор, в котором решали, на какую полку товароведам сети магазинов «Мир» надлежит поставить «Антихриста»: дурак Триер или провокатор? серьезно он или стебется?)

Триер показал, где сегодня может выйти перебор с провокациями, чтобы их не восприняли как самовыражение творческого человека.

Даже если бы он разделся голым и стал ржать по-лошадиному, в Каннах-2011 это сошло бы за соврарт, все бы сказали: «Вот ржет крупный современный режиссер», и никто бы Ларса фон Триера не тронул. Он в очередной раз попытался найти, на что надавить так, чтобы запищало, и нашел.

Кадр из фильма «Кожа, в которой я живу» Педро Альмодовара

«Кожа, в которой я живу» (La piel que habito) Педро Альмодовара, показанная в четверг, — адаптация романа французского писателя Тьери Жонка «Тарантул» (Thierry Jonquet, Tarantula). Сам Альмодовар определил жанр как фильм ужасов, но «без испугов и воплей». Сюжет о пластическом хирурге д-ре Ледгарде (Антонио Бандерас), пытающемся на живом материале (Вере, роль ее исполнила Елена Анайя) создать новую кожу, не чувствующую боли, которая могла бы спасти жизнь его жене, погибшей несколько лет назад в автокатастрофе, — развивается в новую историю Франкенштейна, схешированную с мифом о Пигмалионе. Без спойлеров обошелся Дэвид Гриттен (The Telegraph): «как обычно у Альмодовара, прошлое объясняет настоящее, а в лабиринте сюжета предусмотрены несколько окольных путей, которые в конце концов плавно совмещаются и приводят к кульминации».

К тому времени Триер уже уехал, но Канны накоротко замкнуло.

Кадр из фильма «Должно быть, это здесь» Паоло Соррентино

Слово «Холокост» стало звучать как изощренное ругательство, с которым надо поаккуратнее. Первый англоязычный фильм Паоло Соррентино «Должно быть, это здесь» (This Must Be The Place — строчка из песни Talking Heads) воспринимался критиками не иначе как в контексте триеровской эскапады. У Соррентино и Умберто Контарелло (авторы сценария) рокер-пенсионер (Шон Пенн), узнав о смерти отца, с которым 30 лет не общался, плывет из Ирландии в Нью-Йорк Сити, и там выясняет, что отец всю жизнь пытался найти своего палача из Освенцима; сын берется закончить его дело. Тодд МакКарти в статье для Reuters счел, что, втыкая в сценарий Холокост, Соррентино создает себе проблему: в результате и Холокост опошляется (trivializes), и качество фильма страдает от претензий. (Возможно, критику вспомнился не только фашиствующий Триер, но и «Способный ученик» Стивена Кинга.) Если Джей Стоун (Vancouver Sun) тихо сублимировал (назвав героя Шона Пенна «причудливой версией несчастной героини триеровского фильма, хотя в «Должно быть, это здесь» вместо конца света смесь истории мести со стилизованным путешествием через Америку, где … нацист отсиживается в трейлерах на заснеженной равнине, в полном одиночестве»), то, к примеру, Кэтрин Шорд (Guardian) показала всю замусоренность своего мозга. Мария Кувшинова отметила, что на пресс-конференции по фильму «никто так и не решился задать вопрос о нацистах».