Так мы жили

Опубликовано в Среду, 15-го Июня, 2011.
Вы можете следить за любыми ответами на эту запись через RSS 2.0 ленту и оставлять свои комментарии в конце статьи.
Теги: Андре Жид / Выставка / Илья Кабаков
Рубрика: Моя газета > Культура > Арт > Так мы жили

Центр искусства имени Жоржа Помпиду

Войдя в парижский Центр искусства имени Жоржа Помпиду, посетитель упирается, в подмосковный забор

Обыкновенный забор из неструганых и некрашеных досок. Над дощатыми воротами надпись: «Выставка Ильи Кабакова — «Так мы живем». За забором разбросаны доски, трубы, провода и прочий строительный хлам. Несколько «бытовок » для строителей. Я спросил у двух молодых парней в джинсах, сидевших на пустых ящиках: «Когда открывается выставка?» «Мы уже давно открыты, месье, -снисходительно сообщил, надо думать, не мне первому один из них. — Билеты в центральной кассе».

Инсталляция Кабакова — так называет художник с середины 80-х годов выставки своих работ — действительно открылась в парижском Бобуре (еще одно название Центра Помпиду) в конце мая и продлится до сентября. Это самая крупная выставка мэтра постсоветского концептуализма за последние годы. Экспозиция представляет собой привычную нашему взгляду захламленную строительную площадку, посредине которой высятся сваи уходящего ввысь дворца будущего. Вокруг вагончики, где «временно» живут его созидатели. Стройка давно заброшена, от нее остались лишь бытовка строительная, мусор, щит с изображением гигантского дворца да домики рабочих, превратившиеся из «времянок» в «постоянки». Белье, развешанное на веревках, разбросанные детские игрушки и шины от грузовиков — моментальный снимок общества, застывшего в прыжке из «царства необходимости в царство свободы». Внутри строительных бараков — анфилада комнатушек: кладовки, коммунальные кухни, спальни, совмещенные с мастерскими, канцелярскими кабинетами и неизменным «красным уголком». Безликий быт обезличенного общества.

Побывавший в 1936 году в Советском Союзе Андре Жид писал в своем «Возвращении из СССР»: «Ни одного предмета, ни одной вещи, которые бы указывали на личность хозяина. Взаимозаменяемые жилища. Люди могли бы перебраться из одного дома в другой и не заметить этого». Так мы жили в 30-е, 40-е, в 50-е. Так, увы, многие живут и по сей день, с той разницей, что их немудреное жилье не накрыто модернистским колпаком Бобура, и, выйдя из-за дощатого забора в окружающий мир, они не окажутся на парижской улице.

Кабаков раньше других увидел в архаизме прежнего социалистического бытия черты музейного экспоната, в искусственно имитируемой жизни -искусство. И угадав если не художественную, то товарную ценность образов этого странного мира, на наших глазах превращающегося в антиквариат, «старожитность», как удивительно точно называют его в Чехии, — превратил целый период недавней жизни в артефакт. По понятным причинам наиболее благодарная аудитория художника — «там», на Западе, среди тех, кто способен удивляться и ужасаться тому, «как мы живем», кто не ощущает себя самого экспонатом на выставке и кому соответственно проще воспринимать образы нашего бытия как явление искусства.

Илья Кабаков с женой

На Западе концептуализм Кабакова занял свое место среди наиболее модных постмодернистских течений, маршаны и артдилеры объявили его «художником года». Трудно представить себе успех подобной инсталляции где-нибудь на Востоке, например в Японии, где скученность населения заставляет людей ютиться в условиях отнюдь не лучше тех, которые пародирует Кабаков. Правда, при этом они не имитируют никаких «строек века».

Запад открыл для себя инсталляции Кабакова с середины 80-х годов (выставка в Берне в 1985 году и последовавшая за ней — в Париже в 1986 году). В 1988 году художник покинул Москву и переселился в США, где создал свою первую «тотальную инсталляцию» под названием «Десять персонажей» в галерее Рональда Фельдмана. Сейчас число экспозиций, представляющих, по выражению Кабакова, художественные метафоры советской вселенной, в разных странах мира превысило семь десятков. По его словам, создаваемые им образы предполагают различные толкования: «Главное, чтобы мои работы давали повод для дискуссий и комментариев». Эту заветную для любого стремящегося к максимальному самовыражению художника цель Кабаков, безусловно, достигает.

Париж, как известно, нелегко завоевать или хотя бы поразить. «Много у вас бывает посетителей?» — спросил я смотрителей, игравших роль сторожей на стройке Кабакова. «Человек сто за сегодняшний день, а до закрытия еще три часа». Это немало для парижской публики, избалованной выставками признанных знаменитостей (одновременно с инсталляцией Кабакова в Центре Помпиду проходит ретроспектива Брынкуши, одного из великих скульпторов XX века). Может быть, настанет время, когда и в России появятся сотни зрителей, способных оценивать творчество Кабакова исключительно с эстетических позиций. Пока же… выходя с выставки, я поймал себя на странном ощущении: для чувства достоверности, можно сказать, «художественной правды» на инсталляции чего-то явно не хватало. Оглянувшись на забор, я понял: на нем ничего не было написано и ни одна доска не была выломана.